Стихи, написанные анапестом

Особенности стихотворений, написанных анапестом

1. Ритмическая плавность. Благодаря последовательности безударных и ударного слогов, анапест придает стихотворению легкость и музыкальность, что делает его приятным для чтения и запоминания.

2. Динамика и Энергия: Анапест часто используется для передачи эмоционального напряжения, движения и действия. Этот размер может придавать стихам ощущение спешки или возбуждения.

3. Мелодичность: Плавный переход между слогами делает анапест подходящим для создания лирических и романтических стихотворений, где важна музыкальность и гармония звучания.

4. Использование в Классической и Современной Поэзии: Анапест встречается в произведениях как классических, так и современных поэтов, демонстрируя свою универсальность и способность адаптироваться к разным стилям и темам.

Примеры анапеста в стихах

Анапест часто используется в английской поэзии, например, у Роберта Браунинга и Льюиса Кэрролла. В русской поэзии этот размер также находит применение у многих авторов, создавая произведения, которые легко ложатся на слух и запоминаются своей мелодичностью.

В подборке стихов, написанных анапестом, вы найдете разнообразие тем и настроений, объединенных общим ритмом и мелодикой. Погружаясь в эти произведения, вы сможете ощутить всю красоту и музыкальность анапеста, насладиться его динамикой и плавностью, открывая для себя новые грани поэтического искусства.

Двухстопный анапест

Свет в окошке шатался…

Свет вокошке шатался,
Вполумраке— один —
Уподъезда шептался
Стемнотой арлекин.
Был окутанный мглою
Бело-красный наряд
Наверху-за стеною —
Шутовской маскарад
Там лицо укрывали
Вразноцветную ложь.
Новруке узнавали
Неизбежную дрожь.
«Он»— мечом деревянным
Начертал письмена.
Восхищенная странным,
Потуплялась «Она».
Восхищенью неверя,
Стемнотою— один —
Узадумчивой двери
Хохотал арлекин.
А. Блок

1902 г.

Только месяц взошел

Только месяц взошел
После жаркого дня,—
Распустился, расцвел
Цвет в груди у меня.

Что за счастье — любя,
Этот цвет охранять!
Как я рад, что тебя
Никому не видать!

Погляди, как спешу
Я в померкнувший сад—
И повсюду ношу
Я цветка аромат.
А. Фет

11 февраля 1891

Трехстопный анапест

Соловьиный сад

1.

Я ломаю слоистые скалы
В час отлива на илистом дне,
И таскает осел мой усталый
Их куски на мохнатой спине.
Донесем до железной дороги,
Сложим в кучу, — и к морю опять
Нас ведут волосатые ноги,
И осел начинает кричать.
И кричит, и трубит он, — отрадно,
Что идет налегке хоть назад.
А у самой дороги — прохладный
И тенистый раскинулся сад.
По ограде высокой и длинной
Лишних роз к нам свисают цветы.
Не смолкает напев соловьиный,
Что-то шепчут ручьи и листы.
Крик осла моего раздается
Каждый раз у садовых ворот,
А в саду кто-то тихо смеется,
И потом — отойдет и поет.
И, вникая в напев беспокойный,
Я гляжу, понукая осла,
Как на берег скалистый и знойный
Опускается синяя мгла.

2.

Знойный день догорает бесследно,
Сумрак ночи ползет сквозь кусты;
И осел удивляется, бедный:
«Что, хозяин, раздумался ты?»
Или разум от зноя мутится,
Замечтался ли в сумраке я?
Только всё неотступнее снится
Жизнь другая — моя, не моя...
И чего в этой хижине тесной
Я, бедняк обездоленный, жду,
Повторяя напев неизвестный,
В соловьином звенящий саду?
Не доносятся жизни проклятья
В этот сад, обнесенный стеной,
В синем сумраке белое платье
За решеткой мелькает резной.
Каждый вечер в закатном тумане
Прохожу мимо этих ворот,
И она меня, легкая, манит
И круженьем, и пеньем зовет.
И в призывном круженьи и пеньи
Я забытое что-то ловлю,
И любить начинаю томленье,
Недоступность ограды люблю.

3.

Отдыхает осел утомленный,
Брошен лом на песке под скалой,
А хозяин блуждает влюбленный
За ночною, за знойною мглой.
И знакомый, пустой, каменистый,
Но сегодня — таинственный путь
Вновь приводит к ограде тенистой,
Убегающей в синюю муть.
И томление всё безысходней,
И идут за часами часы,
И колючие розы сегодня
Опустились под тягой росы.
Наказанье ли ждет иль награда,
Если я уклонюсь от пути?
Как бы в дверь соловьиного сада
Постучаться, и можно ль войти?
А уж прошлое кажется странным,
И руке не вернуться к труду:
Сердце знает, что гостем желанным
Буду я в соловьином саду...

4.

Правду сердце мое говорило,
И ограда была не страшна,
Не стучал я — сама отворила
Неприступные двери она.
Вдоль прохладной дороги, меж лилий,
Однозвучно запели ручьи,
Сладкой песнью меня оглушили,
Взяли душу мою соловьи.
Чуждый край незнакомого счастья
Мне открыли объятия те,
И звенели, спадая, запястья
Громче, чем в моей нищей мечте.
Опьяненный вином золотистым,
Золотым опаленный огнем,
Я забыл о пути каменистом,
О товарище бедном своем.

5.

Пусть укрыла от дольнего горя
Утонувшая в розах стена, —
Заглушить рокотание моря
Соловьиная песнь не вольна!
И вступившая в пенье тревога
Рокот волн до меня донесла...
Вдруг — виденье: большая дорога
И усталая поступь осла...
И во мгле благовонной и знойной
Обвиваясь горячей рукой,
Повторяет она беспокойно:
«Что с тобою, возлюбленный мой?»
Но, вперяясь во мглу сиротливо,
Надышаться блаженством спеша,
Отдаленного шума прилива
Уж не может не слышать душа.

6.

Я проснулся на мглистом рассвете
Неизвестно которого дня.
Спит она, улыбаясь, как дети, —
Ей пригрезился сон про меня.
Как под утренним сумраком чарым
Лик, прозрачный от страсти, красив!..
По далеким и мерным ударам
Я узнал, что подходит прилив.
Я окно распахнул голубое,
И почудилось, будто возник
За далеким рычаньем прибоя
Призывающий жалобный крик.
Крик осла был протяжен и долог.
Проникал в мою душу, как стон,
И тихонько задернул я полог,
Чтоб продлить очарованный сон.
И, спускаясь по камням ограды,
Я нарушил цветов забытье.
Их шипы, точно руки из сада,
Уцепились за платье мое.

7.

Путь знакомый и прежде недлинный
В это утро кремнист и тяжел.
Я вступаю на берег пустынный,
Где остался мой дом и осел.
Или я заблудился в тумане?
Или кто-нибудь шутит со мной?
Нет, я помню камней очертанье,
Тощий куст и скалу над водой...
Где же дом? — И скользящей ногою
Спотыкаюсь о брошенный лом,
Тяжкий, ржавый, под черной скалою
Затянувшийся мокрым песком...
Размахнувшись движеньем знакомым
(Или всё еще это во сне?),
Я ударил заржавленным ломом
По слоистому камню на дне...
И оттуда, где серые спруты
Покачнулись в лазурной щели,
Закарабкался краб всполохнутый
И присел на песчаной мели.
Я подвинулся, — он приподнялся,
Широко разевая клешни,
Но сейчас же с другим повстречался,
Подрались и пропали они...
А с тропинки, протоптанной мною,
Там, где хижина прежде была,
Стал спускаться рабочий с киркою,
Погоняя чужого осла.
А. Блок

1914-1915 гг.

Четырехстопный анапест

Город у моря

На закате мы вышли к стене карантина,
Где оранжевый холм обнажен и высок,
Где звенит под ногой благородная глина
И горячей полынью горчит ветерок.

Легкой тростью слегка отогнув подорожник,
Отшвырнув черепицу и ржавую кость,
В тонких пальцах сломал светлоглазый художник
Скорлупу из Милета, сухую насквозь,

И, седого наследства хозяин счастливый,
Показал мне, кремнистый овраг обходя,
Золотую эмаль оттоманской поливы,
Генуэзский кирпич и обломок гвоздя.

Но не только разбойников древних монеты
Сохранила веков огненосная сушь,-
Есть музей небольшой, южным солнцем согретый
И осыпанный листьями розовых груш.

Здесь, покуда у двери привратник сердитый
Разбирал принесенные дочкой ключи,
Я смотрел, как ломались о дряхлые плиты
В виноградном навесе косые лучи.

Старый вяз простирал над стеною объятья,
Розовеющий запад был свеж и высок,
И у девочки в желтом разодранном платье
Тихо полз по плечу золотистый жучок…

Здесь, над этой холмистою русской землею,
Побывавшей у многих владычеств в плену,
Все незыблемо мирной полно тишиною,
И волна, набегая, торопит волну.

Где далекие греки, османы и Сфорца,
Где боспорские царства и свастики крест?
Дышит юной отвагой лицо черноморца —
Скромный памятник этих прославленных мест.

На холме, средь полыни и дикой ромашки,
Вылит в бронзе, стоит он, зажав автомат,
И на грудь в обожженной боями тельняшке
Вечным отсветом славы ложится закат.
В. Рождественский

1928-1948

Герой

Каюсь. Музу мою невзлюбила экзотика.
Не воспитанный с детства в охотничьих играх,
Мой герой не ходил за Чукотку на котика
И не целился в глаз полосатого тигра.

И норд-ост не трепал его пышные волосы
Под оранжевым парусом легкой шаланды.
Он не шел открывать неоткрытые полюсы,
Не скрывал по ущельям тюки контрабанды.

Словом - личность по части экзотики куцая,
Для цветистых стихов приспособлена плохо.
Он ходил в рядовых при большой революции,
Подпирая плечом боевую эпоху.

Сыпняками, тревогами, вошью изглоданный,
По дорогам войны, от Читы до Донбасса,
Он ходил - мировой революции подданный,
Безыменный гвардеец восставшего класса.

Он учился в огне, под знаменами рваными,
В боевой суматохе походных становий,
Чтобы, строя заводы, орудуя планами,
И винтовку и сердце держать наготове.

И совсем не беда, что густая романтика
Не жила в этом жестком, натруженном теле.
Он мне дорог от сердца до красного бантика,
До помятой звезды на армейской шинели.
Алексей Сурков

1929

Ты ко мне не вернешься

Ты ко мне не вернешься даже ради Тамары,
Ради нашей дочурки, крошки вроде крола:
У тебя теперь дачи, за обедом — омары,
Ты теперь под защитой вороного крыла…

Ты ко мне не вернешься: на тебе теперь бархат,
Он скрывает бескрылье утомленных плечей…
Ты ко мне не вернешься: предсказатель на картах
Погасил за целковый вспышки поздних лучей!..

Ты ко мне не вернешься, даже… даже проститься,
Но над гробом обидно ты намочишь платок…
Ты ко мне не вернешься в тихом платье из ситца,
В платье радостно-жалком, как грошовый цветок.

Как цветок… Помнишь розы из кисейной бумаги?
О живых ни полслова у могильной плиты!
Ты ко мне не вернешься: грезы больше не маги, —
Я умру одиноким, понимаешь ли ты?!.
Игорь Северянин

1910 г.

Пятистопный анапест

Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури...

Истрепалися сосен мохнатые ветви от бури,
Изрыдалась осенняя ночь ледяными слезами,
Ни огня на земле, ни звезды в овдовевшей лазури,
Все сорвать хочет ветер, все смыть хочет ливень ручьями.

Ничего! Никого! Даже сна нет в постели холодной,
Только маятник грубо-насмешливо меряет время,
Оторвись же от тусклой свечи ты душою свободной!
Или тянет к земле роковое, тяжелое бремя?

О, войди ж в этот мрак, улыбнись, благосклонная фея,
И всю жизнь в этот миг я солью, этим мигом измерю,
И, речей благовонных созвучием слух возлелея,
Не признаю часов и рыданьям ночным не поверю.
А. Фет

Глоток воды

До чего же бывает речная вода хороша,
Если пить ее в полдень большими глотками из каски.
Отлетает усталость. Теплеет живая душа,
Как в недавнее время теплела от девичьей ласки.

А когда ту реку называют, к примеру, Днепром,
И снаряды у борта ложатся все чаще и чаще,
И двенадцатый "юнкерс" заходит в пике на паром, -
Вам водица покажется меда пчелиного слаще.

Мы сотрем рукавами холодного пота следы,
Вспомним прошлое лето - и Волгу, и Маныч, и Терек,
И, хмелея от ветра и чистой днепровской воды,
Ураганом атаки сорвемся с парома на берег.
А. Сурков

1943